Теперь речь пойдет о его сыне – Исмаиле Хазешевиче Куштанок. Разные правописания его имени не должны нас смущать; что они относятся к одному и тому же типу лица мы убедимся к концу информирования о нем.
«Cемез, близ Суджук-Кале, 1 июля 1837 года.
« Хаджи-Исмаель (Кушъутанэкъо Исмахьил– Прим. Ч.А.), судья из Адугума, провел здесь пару дней, и у нас с ним было несколько достаточно интересных бесед, так как ум его, не будучи глубоким, не лишен был ни деятельности, ни желания познания. По его словам, лишь каких-то шестьдесят лет назад в этом крае была введена общая система религиозных правил и общественного порядка. До того времени раздоры и междоусобные войны постоянно раздирали его и единственная видимость религии заключалась в нескольких безликих обрядах, исполняемых перед крестом...
Хаджи-Исмаель привел нам новые примеры равенства, что добиваются нижние классы в соответствии с принципами Корана, и он сказал нам, что они применяют здесь наказания даже к дворянам, - две сотни бычьих голов за убийство, двадцать четыре - за совращение и так далее. Я огорчен, однако, узнав, что эти черкесские воины еще не дошли до признания достоинства прекрасного пола; так как штраф, налагаемый за убийство женщины, штраф, предназначенный для безопасности беззащитных существ, который по этой причине должен бы быть более значительным, чем за убийство мужчины, был установлен лишь в половину последнего!»[1].
Июль, 1837 г. На берегу озера Абрау.
«Что касается истории с торговцами, то оказалось, что их товары не были расхищены, только кем-то был уведен конь армянина, когда тот выходил из крепости. Наш старый друг Субаш входит в число тех, кто, как нам сказали, был вовлечен в это дело, что нас очень огорчило; был недоволен и он, так как мы послали нашего турка сообщить ему, что, если он участвовал в деле, необходимо, чтобы он оправдался или отрекся от нашей дружбы. Кроме того, мы поручили Осману отправиться в деревни Хаджи-Исмаеля, Мансура и вождей Шапсуга, поставить их в известность относительно нашего видения этого дела и напомнить, что коль наступает время окончания сбора урожая»[2].
Февраль, 1839 г. Район Цемеза
«…Пару дней назад, принимая у себя Хаджи Исмаэля, одного из судей, я получил новую возможность осведомиться относительно состояния системы образования, здесь пребывающей еще в зародыше. Единственными учителями являются муллы, коим живущие по соседству с мечетью жители добровольно платят сотую часть меда, десятую - собранного зерна, одну корову или одного быка из тридцати и одного барана или козу из сорока за несение в мечети службы, за чтение молитв у изголовья умирающих и т. д. Помимо этого муллы обязаны обучать детей, девочек и мальчиков, тех, кто этого желает (верующие турки умеют читать и писать), а также знакомить призванных стать судьями с начальными представлениями о юриспруденции. Исмаэль, лишь с недавних пор исполняющий свою нынешнюю должность муллы (будучи, как и другие, свободным поменять свое местожительство), имеет по соседству с собой лишь шестнадцать деревушек, посылающих к нему двенадцать учеников. Он говорит, что трех лет учебы достаточно, чтобы подготовить муллу, но едва хватит пятнадцати - двадцати лет, чтобы стать кади или судьей, ибо эти обязанности требуют знаний арабского и персидского языков и совершенного владения турецким. Исмаэль посчитал, что на севере двух провинций, а точнее к востоку и северу от Геленджика, имеются где-то сорок школ, схожих с его, в каждую из которых ходят от десяти до шестидесяти учеников»[3].
У устья реки Шапс (Шъэпс). Май, 1839 г.
«…что мой гонец Хаджи Исмаэль должен был сесть со своими письмами на один из этих кораблей, но к этому времени столь обычным образом пронесся слух, что русские соблазном вознаграждения в четыре тысячи рублей сумели уговорить черкесов убить меня и моего переводчика (и торговец добавил, что во всех селах азиатского побережья только об этом и говорили), что Хаджи был отправлен в Синоп, чтобы сесть там на турецкое судно, дабы удостовериться в правдивости этого слуха, и что, следовательно, я могу в ближайшее время ожидать его прибытия»[4].
Июнь, 1839 г. Убыхия
«…Я узнал, благодаря судну, прибывшему в Агую 10-го числа и ускользнувшему из Синопа по вымышленному предлогу, что после двухмесячного пребывания в этом последнем городе мой гонец Хаджи Исмаэль лишь готовится к отплытию и купил, дабы забрать меня отсюда, судно, наспех им снаряженное...»[5].
Дж.А. Лонгворт. Год среди черкесов.
«Перед тем, как покинуть долину Таджагуса мы приняли приглашение Хаджи-Исмаила-эфенди провести день у него. Со времени нашего пребытия мы не однажды имели возможность восхититься скромностью его поведения; в этом отношении он был полной противоположностью Хаджиали. В знак моего внимания к нему я подарил ему историю Турции, недавно опубликованную на турецком языке в Константинополе, которая, поскольку книги о Черкессии – редкость, была объектом многих просьб и домогательств со стороны умеющих читать. Он был рад этому подарку и заверил меня, что у него в обычае читать ее небольшими отрывками по пятницам своим прихожанам в мечети. Возможно, читатель сочтет странным место, где читаются лекции по истории, но это факт, что названная история, хотя явно и посвящена Оттоманской империи, не только описывает историю жизни Адама и его потомства, но, кроме того, ее половина отведена описанию истории до сотворения человека, где подробно говорится об ангелах, гениях и т.д., живших в те времена, и все это Хаджи-Исмаил использовал для наставления и поучения черкесов…»[6].
Следующая наша цель заключается в выявлении информации об Исмаиле Хазашевиче Куштанок из замечательной книги Теофила Лапинского «Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских», на русский язык вышедшая в 1995 году в Нальчике. Автор, знакомый нашему герою, конкретно не выводит его биографию, да упоминание его имени более соответствует турецкому варианту, нежели адыгскому (Хаджи-Измаил-паша). Но при внимательном чтении данной книги, при анализе описываемых событий и личностей, можно убедиться, что, как мы уже сказали, Хаджи-Измаил-паша и есть, как мы его называем Куштанок Исмаил Хазашевич.
Прибыл Т.Лапинский к черкесскому берегу Черного моря 27 февраля 1857 г., а отбыл 5 декабря 1859 г. Не отвлекаясь от заданной темы, повторимся, что она является замечательной книгой.
«19 марта Сефер-паша ( князь Сефер-бей Зан – Прим.Ч.А.) получил известие из Натухая, что русские концентрируют силы на Кубани. Он поделился со мной этим сообщением и просил послать одного офицера и нескольких канониров для того, чтобы привести в порядок находящиеся у него два орудия. Мне было неприятно дробить мой маленький и невооруженный отряд, но я считал неполитичным отказать в просьбе Сефер-паше; особенно же в случае возможного несчастья, если наш второй транспорт попадет в руки неприятеля (чего я имел все основания опасаться), я мог тогда рассчитывать на эти два орудия лишь как на единственное оружие. Поэтому я послал лейтенанта Станкевича с двумя унтер-офицерами и 16 канонирами в землю натухайцев, и 20-го утром они отправились в сопровождении Хаджи-Измаил-паши»[7].
«После моего приезда в Мезиб собрались окрестные жители, среди которых было много приверженцев Сефер-паши, для того, чтобы обсудить вопрос о нашем поселении. Князь Сефер предложил, несмотря на оппозицию со стороны Хаджи-Измаила-паши и большинства старшин, направиться в находящийся на расстоянии 6 часов езды от Мезиба Шапсогур, где он имел свое жилище, и там расположиться»[8].
«Между тем Хаджи-Измаил-паша, собравший предназначенное нам зерно, основал и у натухайцев два мехкеме, в одном из которых посадил уже известного читателю Фарис-бея, в другом — Хаджи-Яхья-эффенди, молодого, очень способного человека, уроженца Дагестана. Оба эти офицера собрали корпус из 54 конных муртазиков и равного же числа пеших и ввели в своих мехкеме очень хороший порядок. Но все, что делал Хаджи-Измаил-паша, обычно разрушали Зан-оглы Сефер-паша и его сын Карабатыр.
Сефер-паша вообразил, что абазы собирают для него подати, и начал делать подарки зерном своим по большей части ни на что не годным приверженцам, и вскоре большая часть зерна была растрачена. Под тем предлогом, что отряд требует жалованье, он продал за бесценок (30 000 пиастров) 6 000 сапеток зерна лазским купцам. Я сумел получить от него едва только четвертую часть этих денег. Его сын вел себя еще хуже. Он занимался сбором лошадей и рогатого скота и орудовал так ловко, что я получил вместо 78 лошадей только 43 и вместо 156 голов рогатого скота только 82. Хотя все это были мелочи, но в моем тяжелом положении, когда я сам должен был одевать в форму оставшихся солдат новых рекрутов, всякая потеря была особенно чувствительна. Я рассказал все это Хаджи-Измаил-паше, но было уже поздно, чтобы чем-нибудь помочь»[9].
«18 июня я пригласил старшин натухайцев и шапсугов на народный совет в лагере Адагум. Совет был очень многочислен. Я жаловался на позорную шутку, которую сыграли над нами в Геленджике, и требовал розыска и примерного наказания тех, о ком было известно, что они поддерживают сношение с врагом. Хаджи-Измаил-паша с начальниками мехкеме Фарис-беем и Хаджи-Яхья-эффенди энергично поддерживали мое предложение. Старшины также согласились с нами и убеждали народ указать на тех, против кого имелись обоснованные подозрения. Выступило много обвинителей, и количество оговоренных сразу достигло 30»[10].
«5 августа на реке Антхыр дело дошло до жаркой схватки между Карабатыром и его спутниками с одной стороны и некоторыми жителями — с другой. Карабатыр приказал задержать одного из злейших крикунов. Это было сигналом к общему восстанию на реке Антхыр. Жители напали на Карабатыра и его свиту, и один уорк, друг и товарищ Карабатыра, был убит — ему прострелили горло. Сам Карабатыр потерял свою лошадь. Но два дня спустя он собрал большую банду и внезапно напал на несколько дворов, которые разграбил и сжег; среди них и двор Алиби Хантоху, одного из влиятельнейших шапсугских старшин. При этом случае были взяты в плен 10 черкесов из Антхыра. Тогда половина Шапсугии взялась за оружие, и Карабатыр, так же как и Хаджа-Измаил-паша, должен был спешно бежать за реку Абин, чтобы спасти свою жизнь»[11].
«Целых восемь дней продолжались переговоры, в которых я принимал деятельное участие отчасти для того, чтобы ближе познакомиться с обычаями горцев, отчасти же, чтобы доказать ненужность и опасность внутренней войны перед лицом русских. Хаджи-Измаил-паше, который во многом со мной соглашался, удалось добиться того, чтобы князь Сефер по крайней мере не противился моему вмешательству. Наконец пришли к соглашению, после которого с обеих сторон не могло иметь места кровомщение, награбленные вещи были возвращены владельцам, полный мир наступил между враждующими партиями. О признании князя Сефера вождем страны и об уплате податей шапсуги ничего не хотели знать, хотя Хаджи-Измаил-паша, так же как и я с моими офицерами, изо всех сил старался добиться этого»[12].
«Хаджи-Измаил-паша усердно работал над организацией страны, и как только мне позволяло время, я охотно помогал ему, потому что таким путем я изучал характер страны и народа… Жители были этим довольны, и до 10 апреля мы основали еще два мехкеме на реках Шипс и Абин, так что в начале 1858 года имелось уже четыре мехкеме, каждое от 2 500 до 3 500 юнэ, достаточно хорошо организованное как в военном отношении, так и в отношении суда, муртазиков и налогов. Начальником Шипс-мехкеме был назначен Хаджи Бороку-эффенди, тот самый который прибыл с нами в Туапсе, начальником Абин-мехкеме — сын Хаджи-Измаила-паши Хуссейн-эффенди, по-настоящему храбрый и способный молодой человек…»[13].
«Мы подготовились вместе с Хаджи-Измаил-пашой, Фарис-беем и Хаджи-Яхьей к наступлению, как вдруг несчастье принесло в наш лагерь дорогого Карабатыра, Зан-оглы. Я не видел его уже в течение нескольких месяцев и так привык связывать его появление с какой-нибудь неприятностью, что принял его очень плохо. По своему обыкновению он оправдывался тысячей неловких и лживых доводов о том, что сыграл над нами зимой скверную шутку, и сказал, что пришел помочь нам в нашей тяжелой работе. Он помог так хорошо, что 21-го утром нападение на Суджук не состоялось, после полудня в лагере начались ссоры и столкновения, в результате которых Хаджи-Измаил-паша, Фарис-бей и по их примеру большая часть воинов покинула лагерь. Мы потеряли без всякой нужды 35 убитых и больше 100 ранены... Я задержал абазов в лагере и в тот же день погнался за рассерженными Хаджи-Измаил-пашой и Фарис-беем, которых я нашел в трех часах от Суджука на реке Бакан»[14].
«Я содержал мой отряд как мог лучше на то, что мне давала пошлина и не хотел ничего брать из рук Сефер-паши, в результате чего абазы, как только они это узнали, перестали ему что-либо давать, и так как он, будучи иностранцем, не имел имущества, то скоро в его окружении началась сильнейшая нужда. Сефер, по-видимому, увидел, что его упрямство, в сущности, было гораздо хуже для него, чем для нас, и поэтому попытался через посредство Хаджи-Измаил-паши, с которым я всегда находился в лучших отношениях, снова прийти к примирению. Но так как я не мог положиться на его слова, то отложил нашу встречу до ближайшего народного совета, который был назначен на 5 июля; мы должны были либо распрощаться, либо окончательно урегулировать наши взаимоотношения»[15].
«Через час после нашего прибытия к Хуссейну (сына Хаджи Измаила-паши – Прим.Ч.А.) я попросил у него гонца, чтобы без промедления отправить письмо к лейтенанту Станкевичу. Хуссейн предоставил мне для этого своего сына Цекери, который немедленно отправился с одним проводником»[16].
«1-го в 8 часов утра мы заметили необычайное волнение перед жилищем Сефера. Хаджи-Измаил-паша приехал в сопровождении около 30 всадников, большей частью уорков и их рабов. Я начал догадываться, что наш замысел выдан, но решил, не показывать виду, идти навстречу опасности и направился, как обычно, в сопровождении двух солдат в саклю Сефер-паши. Само собой разумеется, что мы были хорошо вооружены.
Как только мы вошли в саклю, внезапно замолк очень страстный разговор, и все взглянули на меня с удивлением и некоторым страхом. Сакля была полна людей. Сефер-паша принял меня со своей обычной сердечностью и с учтивостью турецкого сановника. На лицах его турок не было никакого особенного выражения, но один взгляд на Хаджи-Измаил-пашу и на абазов убедил меня, что я предан. Я попытался скрыть от хозяина мое волнение и непринужденно занял место на другой стороне дивана около Хаджи-Измаила-паши. Слуги принесли кофе и чубуки, и мы начали разговаривать о разных пустяках. Сефер-паша был особенно разговорчив и весел. Я сидел как на пылающих углях. Наш разговор продолжался около часа, который показался мне годом, как вдруг перед домом началось сильное движение. Абазы поспешно выскочили из сакли, за ними последовал и Хаджи-Измаил-паша. В сакле остались кроме Сефера и меня еще восемь турок и двое моих солдат. Несколько минут спустя сюда вошел Карабатыр с двумя уорками. Не поздоровавшись со мной, он подошел к отцу и начал с ним долго и тихо разговаривать. На лице старого черкеса нельзя было увидеть ни малейшего движения. Это спокойствие заставляло меня ожидать страшную катастрофу. Во время разговора отца с сыном я значительно поглядел на одного из моих ординарцев, унтер-офицера Шулецкого. Солдат понял мой взгляд и вышел из сакли…
В это страшное мгновение (потому что уже отсутствие Хаджи-Измаил-паши и абазов, из которых, я знал, ни один не стал бы открыто бросаться на меня, и присутствие всех турецких слуг Сефера заставляло меня ожидать худшего) вошел в саклю лейтенант Конарцевский с 11 вооруженными солдатами. За ними сотни блестящих глаз абазов, тесно обступивших дверь, следили за исходом этой сцены. Сефер-паша казался совершенно сбитым с толку такой дерзостью, его лицо стало бледным, или, вернее, пепельно-серым, и он наполовину приподнялся с сиденья. Его сын стал перед ним и взвел курок своего пистолета. Турецкие слуги не знали, что, собственно, они должны делать. Только Мустафа, бывший турецкий кавас, приблизился к своему господину и угрожающе смотрел на меня. Я хотел окончить это для всех томительное положение.
— Хаджи-Паша на дворе? — спросил я у одного абаза, который дальше всех просунул голову в дверь.
— Да, — был ответ.
— Попроси его войти сюда.
Хаджи-Измаил, который по привычке был достаточно привержен к старому Сеферу, но и ко мне очень дружески расположен, вошел совершенно расстроенный в саклю.
— Я не хотел уйти, — сказал я еще с улыбкой, — не попрощавшись с тобой. Надеюсь, что ты будешь настолько добр, что позже посетишь меня…
Через час после этого пришел ко мне Хаджи-Измаил-паша и с ним Карабатыр, без всякого сопровождения и невооруженный, так как у него был только кинжал. Это доверие понравилось мне, и я дружески пожал его протянутую руку. Хаджи-Измаил был вне себя. Он делал мне горчайшие упреки, проклинал Сефера, Карабатыра, наиба, шапсугов, весь мир. Я узнал также, что мой замысел был известен…
Затем они ушли к Сефер-паше, но через час возвратились. Сефер предлагал, чтобы я не шел в Антхыр, он хочет сам освободить меня от своего присутствия и перебраться со своей свитой на реку Шипс. Я не мог ничего им обещать до тех пор, пока не посоветуюсь с тамадами шапсугов. Мы попрощались с Хаджи-Измаил-пашой и Карабатыром с уверениями в обоюдной дружбе и больше никогда не видели друг друга…»[17].
«Хаджи-Измаил-паша, после смерти князя Сефера снова заботясь о положении страны, делал со своей стороны все возможное для того, чтобы ободрить абазов к борьбе…»[18].
[1] Дж.Бэлл: «Дневник пребывания в Черкессии». Нальчик, 2007.Том I. С.190-192
[2] Дж.Бэлл: «Дневник пребывания в Черкессии». Нальчик, 2007.Том I. С.230-231
[3] Дж.Бэлл: «Дневник пребывания в Черкессии». Нальчик, 2007.Том I, II . С. 197, 198
[4] Дж.Бэлл: «Дневник пребывания в Черкессии». Нальчик, 2007.Том I. С.230-231
[5] Дж.Бэлл: «Дневник пребывания в Черкессии». Нальчик, 2007.Том I. С.245
[6] Дж.А. Лонгворт. Год среди черкесов. Нальчик, 2002 г.С.311
[7]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьбапротив русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 293
[8]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 301
[9]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 324,325
[10]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 334
[11]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьбапротив русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 339,340,343,344
[12]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьбапротив русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С.344
[13]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С.352
[14]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 354,355
[15]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 354,355
[16]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 378
[17]Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 392-396
[18] Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. — Нальчик, 1995.Т.II. С. 420